Вячеслав Звягинцев - Дело Иисуса: беззаконие по закону?
Кроме методов толкования Закона с помощью логических формул и юридических фикций, можно выделить еще несколько. Это метод аллегорического толкования, получивший распространение в александрийской диаспоре. Кумраниты применяли метод, называемый пешарим, в соответствии с которым древний библейский текст использовался в качестве иллюстрации к современным для комментатора событиям. При этом, толкователи исходили из убеждения, что все библейские тексты относятся к «последним дням» и считали, что они живут как раз в эти «последние дни». Известны также методы истолкования библейских текстов посредством расшифровки, использовавшиеся в каббалистической традиции54.
Правила герменевтического толкования текста Пятикнижия (миддот) начали вырабатываться еще до нашей эры. Законоучители придумывали различные формулы логического толкования библейских текстов, что позволяло им корректировать Закон, изменять его смысл и даже обосновывать прямо противоположные законоположения. Число этих правил постоянно возрастало – от семи миддот Гиллеля до 613 правил, составленных в XIX веке известным волынским раввином Мальбимом.
Гиллель сформулировал свои знаменитые семь миддот во второй половине I века до н. э. Он выводил умозаключения «от менее важного к более важному (и наоборот); на основании аналогии; на основании контекста и др.».
Рабби Ишмаэль в первой половине II века н. э. развил идеи Гиллеля и расширил число миддот до тринадцати. Вот начало его барайты55: «Существует тринадцать правил толкования Торы: (1) Закон, сформулированный в Торе по поводу определенного случая, может быть распространен на другой случай, если тот дает еще большие основания для применения этого закона. (2) Если в двух местах Торы встречаются одинаковые слова и выражения, то сказанное в одном отрывке имеет отношение и ко второму…»56.
Профессор И. Н. Корсунский в своем труде «Иудейское толкование Ветхого Завета» на конкретных примерах показал, какие законоположения выводились с помощью этих правил: наказание за серьезное преступление не может быть меньше, чем за менее тяжкое (прав. 1), закон относительно общих случаев верен и в конкретных (правила 3—7), из общих случаев имеются исключения (правила 8—10), но не всегда (прав. 11) и т. п. «В основе такого подхода – писал богослов – лежит убеждение в абсолютном авторитете устного закона, якобы восходящего к самому Моисею, что послужило причиной развития идеи о том, что каждое слово в Писании могло иметь до нескольких сот тысяч смыслов, которые можно извлечь из буквального значения слова, игнорируя при этом ближайший контекст фразы»57.
Важно отметить, что приведенные приемы герменевтики позволяли не только смягчать (о чем широко известно), но и ужесточать (отягощать, устрожать) правовые предписания Моисеева закона.
Обратимся лишь к первому и наиболее часто применявшемуся правилу Ишмаэля (кал ва-хомер) – умозаключение от менее сложного (кал, буквально «легкий») к более сложному (хомер, буквально «отягощение»). Кал ва-хомер можно перевести и как – «тем более». Суть этого правила как раз и заключается в этих словах. То есть, если в простой ситуации предписано следовать определенным правовым нормам, то уж тем более эти нормы должны применяться в более серьезных ситуациях. А это – один из путей для отягощения. В подтверждение «шаткости выводов, получаемых на основании Кал-ва-хомер», приведу пример из ЕЭБЕ: «напр., совершены два преступления: менее важное – А., и более важное Б.; за преступление А. сама Библия налагает наказание, и вот строится Кал-ва-хомер: если менее важное преступление А. подлежит данному наказанию, то тем паче подлежит этому наказанию более важное преступление Б. Но этот вывод был бы абсолютно верен лишь в том случае, если бы можно было доказать, что преступление Б. важнее во всех отношениях, что почти никогда невозможно, так как всегда можно отыскать в преступлении А. такую сторону, с точки зрения которой оно окажется более важным, чем Б.».
К сказанному добавить нечего. Если же поставить вопрос – почему появились правила толкования? – то ответ представляется очевидным: потому что между законоучителями возникали споры и дискуссии. Их надо было ограничить конкретными рамками, определить пределы, преступать которые недопустимо.
М. Пантелят в этой связи поставил два сложных вопроса и сам попытался дать на них ответы. «Пришло время коснуться – пишет он – самого непростого вопроса в области Устной Торы, который зададим в такой форме: «Если все дано на Синае, откуда возникают споры?».
Как же он отвечает на этот вопрос? Вначале раввин подчеркивает, что большинство споров касалось не синайских законов, а постановлений и указов мудрецов, которые имели разное мнение «о необходимости вводить тот или иной запрет или о способности предлагаемой „ограды“ предохранить от непреднамеренного нарушения закона».
Между тем, второй вопрос М. Пантелята все же касается споров, возникавших по поводу законов Торы, а не постановлений мудрецов. «Как понять, пишет он, что путем голосования в Санхедрине (в Верховном суде – авт.) принятое большинством мнение получало статус воли Б-га? Более того, оставалась возможность дополнений и исправлений, когда в следующем поколении новое, повторное голосование могло изменить прежнее решение, и тогда уже оно, новое толкование, считалось волей Б-га. Воля Б-га, которая меняется от поколения к поколению?!»
Ключ к пониманию ответа на этот вопрос, по мнению раввина, можно найти в талмудическом трактате Эрувин: «Два с половиной года продолжался спор между школами Шаммая и Гиллеля. Решался вопрос, по чьему мнению следует установить галаху. Пока не раздался голос с неба: и те (мудрецы), и другие (произносят) слова Живого Б-га! Но галаха – по мнению школы Гиллеля!» (Эрувин 13б).
Мнения о том, когда именно раздался «небесный глас», разнятся. Так, согласно гемаре к Мишне (Берахот 1:4) один раввин утверждал: «Небесный глас снизошел в Ямнии», то есть во II веке н. э. Между тем, ряд ученых и богословов не без оснований полагают – названное правило о том, что «оба мнения – суть слова Бога» впервые сформулировал сам же Гиллель58. А предписание о том, что галаха следует мнению последнего, было установлено позже – его внуком Гамалиилом I.
Поэтому, вероятно, еще до суда над Иисусом сложилось правило, что в спорах, связанных с толкованием законов Торы, мнения и той, и другой школы (стороны спора) признаются истинными, исходящими от Бога. И это при том, что такие мнения могли быть прямо противоположными. М. Пантелят писал, что Всевышний произнес это повеление, поскольку заранее предвидел разноголосицу мнений – «в силу ограниченности человеческого ума». Ну а поскольку для практического применения закона был необходим однозначный вывод, то «полномочия выбора одного из двух правильных мнений Тора передала Санхедрину», то есть суду. Поэтому М. Пантелят и вынужден был констатировать: «Получается, что воля Б-га в каждом поколении может интерпретироваться в соответствии с решением Санхедрина».
Еще один упомянутый нами метод толкования – путем юридических фикций – тоже мог служить (вопреки устоявшемуся мнению) не только для смягчения Моисеева закона. Бывало и наоборот.
Фикция – это неверное утверждение, которое, однако, не отвергается, поскольку способствует преодолению возникших проблем и трудностей. Юридическая фикция – то же самое, но в области юриспруденции. Фикция создавала видимость исполнения закона, тогда как, по сути, этот закон нарушался.
Названный прием часто встречается в Талмуде и именуется там – «аарамот» (уловки). Х. Шиммель писал, что нередко уловки применялись не для защиты Закона, а как средство, «позволяющее преодолевать какое-то затруднение или помогающее сохранить неизменной букву закона, но модифицировать его применение».
Цель таких уловок вырисовывается из рассуждений раввина Х. Шиммеля в разделе его книги, название которого говорит само за себя – «Аарамот, действующие в обход Закона».
Свой ответ на вопрос – «почему мудрецы разрешили эти приемы?» – Х. Шиммель обосновывал принципиальным отличием Торы от других законодательных систем, непостижимостью для простых смертных целей и духа ее законов. Между тем, из его рассуждений становится понятным, что цели, преследуемые законоучителями, оправдывали применяемые ими средства. А вот сам Закон не определялся его целью: «…Даже там, где подоплека закона ясна, мудрецы утверждают, что закон не определяется его целью… они считали, что нельзя ставить закон в зависимость от его цели». Цель любого закона вообще-то всегда направлена на разрешение возникшей в обществе проблемы, которую можно снять путем принятия закона. Но «поскольку в большинстве случаев цель законов Торы неочевидна, остается лишь один выход: давать закону строгую трактовку». А далее Х. Шиммель приводит примеры, «когда закон толкуется в самом строгом значении, даже за рамками аарамот».
